– Миссис Робертс, – подсказала Элизабет с тупым вдохновением. Теперь, когда ничто не имело значения, ей было легко лгать и притворяться.
Сумма, которую он предложил ей за изумруды, впервые пробудила какие-то чувства, но это всего лишь было чувство легкой тревоги.
– Они должны стоить в двадцать раз больше.
– Скорее всего в тридцать, но у меня нет клиентов, которые могли бы заплатить такую высокую цену. Я вынужден продавать за столько, сколько согласятся заплатить мои клиенты.
Элизабет тупо кивнула, ее душа слишком омертвела, чтобы торговаться, или указать ему, что он может продать их ювелиру с Бонд-стрит в десять раз дороже, чем он платит ей.
– Я не держу здесь таких денег. Вам придется пойти в мой банк.
Через два часа Элизабет вышла из указанного им банка с большим мешком и ридикюлем, полными денег.
Перед тем, как уехать в Лондон, она сообщила Яну, будто собирается переночевать в доме на Променад-стрит под предлогом, что хочет сделать покупки и проведать слуг. Предлог был неубедительный, но Элизабет уже перешла границу разумного мышления. Она машинально выполняла указания Роберта; не отступала от них и не импровизировала; она ничего не чувствовала. Элизабет ощущала себя как человек, который уже умер, но чье тело все еще, будто привидение, бродит вокруг.
Сидя в одиночестве в своей спальне на Променад-стрит, она невидящими глазами смотрела в окно в непроницаемую темноту ночи, безумно сжимая руки, лежащие на коленях. Ей надо послать записку Алекс, попрощаться с ней, подумала Элизабет. Почти за два дня это была первая мысль о будущем, пришедшая ей в голову. Обретя, однако, способность думать, она пожалела об этом. Не успела Элизабет еще решить, что не следует рисковать, посылая записку Александре, как ее начали мучить мысли о единственном оставшемся предстоящем испытании: ей нужно увидеться с Яном; как она сможет избегать его еще два дня, не вызывая подозрений. Или сможет? – растерянно думала Элизабет. Он согласился, чтобы у нее была собственная жизнь, и она после свадьбы время от времени оставалась в Хейвенхерсте. Конечно, причиной бывала ужасная погода, но не каприз.
Небо уже светлело от утренней зари, когда она уснула в кресле.
На следующий день, подъехав к Хейвенхерсту, Элизабет почти ожидала увидеть у подъезда карету Яна, но все выглядело обычно и спокойно. С помощью денег Яна Хейвенхерст заполнили слуги; конюхи занимались лошадью около конюшни; садовники раскладывали мульчу на пустых цветочных клумбах. Обычно и спокойно, подумала она чуть истерично, когда Бентнер открыл ей дверь.
– Где вы были, мисс? – спросил он, встревоженно глядя на ее бледное лицо. – Маркиз передал, чтобы вы ехали домой.
Этого следовало ожидать, но Элизабет не могла думать об этом.
– Не понимаю, почему я должна ехать, Бентнер, – сказала она неестественным голосом, который должен был выражать раздражение – Мой муж, кажется, забыл, о чем мы договорились перед свадьбой.
Бентнер, все еще не любивший Яна за то, как он раньше обошелся с его хозяйкой, не говоря уже о личном оскорблении, когда Ян ворвался в дом на Променад-стрит, не видел оснований защищать маркиза сейчас. Вместо этого дворецкий по пятам последовал за Элизабет в холл, украдкой бросая обеспокоенный взгляд на ее лицо.
– Вы плохо выглядите, мисс Элизабет, – заметил он. – Не сказать ли Уинстону, чтобы он приготовил вам крепкого горячего чая с его вкуснейшими оладьями?
Элизабет покачала головой и прошла в библиотеку, где села за свой письменный стол и сочинила, как она надеялась, вежливую уклончивую записку мужу, сообщая о своем намерении остаться сегодня в Хейвенхерсте, чтобы закончить работу над счетами. Вскоре был отправлен лакей с этой запиской и приказом добраться туда в карете не позднее, чем через семь часов. Ни в коем случае Элизабет не хотела, чтобы Ян уехал из дома, его дома, и появился здесь утром, или хуже того – ночью.
После отъезда лакея омертвевшие нервы Элизабет ожили от охватившего ее чувства мести. Маятник старинных напольных часов в холле начал раскачиваться со зловещей быстротой, и ей стали чудиться всякие непонятные, ужасные события. Спать, сказала Элизабет себе; ей необходимо поспать. Ее воображение разыгралось, потому что она почти не спала, и завтра ей предстоит встретиться с ним, но всего лишь на несколько часов…
Элизабет мгновенно проснулась от ужаса, когда перед рассветом дверь ее спальни распахнулась, и Ян вошел в неосвещенную комнату.
– Ты начнешь первой или начать мне? – сурово вымолвил он, останавливаясь у ее постели.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она дрожащим голосом.
– Я имею в виду, – сказал Ян, – или ты начнешь первой и расскажешь мне, почему, черт возьми, тебе вдруг стало противно мое общество, или начну я, и расскажу тебе, каково мне, когда я не знаю, где ты и почему тебе надо быть там.
– Я посылала тебе записки оба раза.
– Ты посылала проклятую записку, которую оба раза я получал после полуночи, и сообщала, что намерена спать где-то в другом месте. Я хочу знать, почему?
«У него били людей, как скотину», напомнила она себе.
– Перестань кричать на меня, – неуверенно сказала Элизабет, вставая с постели и натягивая на себя покрывала, чтобы укрыться от его взгляда.
Ян сдвинул брови, зловеще нахмурясь.
– Элизабет? – спросил он, протягивая к ней руки.
– Не трогай меня! – закричала она.
Из дверей раздался голос Бентнера:
– Что-нибудь не так, миледи? – спросил дворецкий, смело глядя на Яна.
– Убирайся отсюда и закрой эту проклятую дверь! – с яростью бросил ему Ян.