В это утро потребовалось больше усилий, чем когда-либо, голова болела, и у нее возникло беспокойное чувство, что произошло что-то, чего не должно было произойти.
Все еще находясь между сном и пробуждением, Элизабет сняла стеганый чехол с фарфорового кофейника и налила шоколад в тонкую чашечку, стоящую рядом. И тут она все вспомнила, у нее засосало под ложечкой. Сегодня темноволосый человек будет ждать ее в лесном домике. Он будет ждать час, а потом уйдет, потому что Элизабет не собирается приходить туда. Она не может, просто не может!
У нее слегка тряслись руки, когда брала чашку с блюдцем и подносила к губам. Поверх чашки она посмотрела на Берту, которая торопливо вошла в комнату с обеспокоенным выражением лица, сменившимся улыбкой облегчения.
– О, как хорошо. Я беспокоилась, что вы заболели.
– Почему? – спросила Элизабет, отпивая из чашки шоколад. Он был холодный, как лед.
– Потому что я не могла разбудить…
– Который час? – воскликнула Элизабет.
– Почти одиннадцать.
– Одиннадцать! Но я велела разбудить меня в восемь! Как ты могла позволить мне так проспать? – спросила Элизабет, в то время как ее затуманенный сном ум уже лихорадочно искал выход из положения. Она может быстро одеться и догнать всех. Или…
– Я пыталась, – воскликнула Берта, обиженная необычной резкостью в голосе Элизабет, – но вы не хотели просыпаться.
– Я никогда не хочу просыпаться, ты же знаешь, Берта!
– Но сегодня утром вы были хуже, чем обычно. Вы сказали, что у вас болит голова.
– Я всегда говорю подобные вещи. Сама не знаю, что говорю, когда хочу спать. Я скажу что угодно, чтобы поспать еще несколько минут. Ты это прекрасно знаешь и в любом случае умеешь растолкать меня.
– Но вы сказали, – настаивала Берта, с несчастным видом одергивая свой передник, – так как вчера вечером шел сильный дождь, вы уверены, что поездка в деревню не состоится, поэтому вам совсем не надо вставать.
– Берта, ради Бога! – вскричала Элизабет, отбрасывая покрывала и вскакивая с постели с такой энергией, которую она никогда не проявляла, только что проснувшись. – Но раньше, когда я говорила, что умираю от дифтерита, чтоб ты не будила меня, это не помогало!
– Ну, – отпарировала с иронией Берта, подходя к сонетке, чтобы приказать приготовить ванну, – когда вы говорили это вчера, лицо у вас не было бледным, а голова горячей на ощупь. И вы не валились на постель, как будто вас не держат ноги, когда было-то всего полвторого ночи!
Пристыженная, Элизабет повалилась на постель.
– Ты не виновата, что я сплю, как медведь в зимней спячке. И кроме того, если они не поехали в деревню, то совсем не имеет значения, что я проспала.
Она старалась примириться с мыслью, что придется провести день в одном доме с мужчиной, который мог посмотреть на нее с другого конца комнаты, полной сидящих за обедом гостей, и заставить ее сердце сильно забиться, когда Берта сказала:
– Но они уехали в деревню. Буря прошлой ночью больше шумела и пугала, а дождя сильного не было.
Закрыв на мгновение глаза, Элизабет глубоко вздохнула. Было уже одиннадцать, а это значило, что Ян уже ждал ее напрасно в лесном домике.
– Очень хорошо, я поеду в деревню и догоню их там. Нечего торопиться, – твердо добавила она, когда Берта побежала к дверям, чтобы впустить служанок, принесших ведра с горячей водой для ванны.
Было уже половина второго, когда Элизабет спустилась вниз, одетая в нарядную персикового цвета амазонку. Шляпа такого же цвета, с пером, спускавшимся на правое ухо, скрывала ее волосы, а перчатки для верховой езды доходили до запястья. Несколько мужских голосов доносились из карточной комнаты, а это свидетельствовало о том, что не все гости выбрали прогулку в деревню.
В холле Элизабет замедлила шаги, колеблясь, не заглянуть ли туда, чтобы проверить, не вернулся ли уже Ян Торнтон из лесного домика. Убежденная, что он вернулся, и не желая его видеть, она повернула в противоположном направлении и вышла из дома через парадную дверь.
Элизабет ждала в конюшне, пока грумы седлали для нее лошадь. Сердце, казалось, стучало в тяжелом ритме проходящих минут, а перед глазами стояла мучившая ее картина, как одинокий человек ждал один в лесном домике женщину, которая все не приходила.
– Вы желаете, чтобы грум поехал с вами, миледи? – спросил старший конюх. – У нас не хватает людей, их так много было нужно для компании, что поехала на прогулку на день в деревню. Некоторые должны вернуться через час или меньше, если вы хотите подождать. Если нет, дорога безопасная, ничего с вами не случится. Ее милость все время ездит одна в деревню.
Больше всего Элизабет хотелось умчаться очертя голову по аллее и оставить все позади.
– Я поеду одна, – сказала она, улыбаясь ему с той же самой дружеской доброжелательностью, с которой обращалась к грумам Хейвенхерста. – Мы проезжали деревню в день приезда. Это прямо по главной дороге, миль пять, не так ли?
– Да, – ответил старший конюх.
Вспышка жаркой молнии осветила бледное небо, и Элизабет с опасением посмотрела вверх. Ей не хотелось оставаться здесь, но и перспектива попасть под летний ливень тоже не была приятной.
– Я сомневаюсь, что до ночи будет дождь, – сказал ей старший конюх, когда она заколебалась. – У нас тут бывают такие молнии в это время года. Они были всю ночь, и почти ни капли дождя.
Это все, что было нужно Элизабет.
Первые тяжелые капли дождя упали, когда она проехала милю по главной дороге. «Чудесно», – произнесла Элизабет вслух. Натянув поводья, остановила лошадь и посмотрела на небо. Затем нажала каблуком в бок кобылы и понеслась дальше по направлению к деревне. Через несколько минут Элизабет заметила, что ветер, мягко шевеливший листву деревьев, вдруг, казалось, начал хлестать ветвями, и температура устрашающе стала понижаться. Пошел сильный дождь, крупные капли скоро превратились в непрерывный ливень. К тому времени, когда она заметила тропинку, ведущую в сторону от большой дороги в лес, Элизабет почти промокла насквозь. Ища какого-нибудь укрытия среди деревьев, девушка направила кобылу в сторону и дальше на тропинку. Здесь по крайней мере листва закрывала от дождя как зонтик, хотя и дырявый.