История любви леди Элизабет - Страница 38

Слишком ослабев, чтобы устоять на ногах, Элизабет опустилась на диван рядом с братом, сломленная тяжелым гнетом ответственности за свою глупость, доверчивость, и за все, что из-за этого обрушилось на них.

– Я виновата, – беспомощно прошептала она. – Я так виновата. Ты рисковал жизнью из-за меня сегодня утром, а я даже не поблагодарила тебя за то, что ты принял это близко к сердцу. – Так как Элизабет не могла придумать, что еще сказать или сделать, то обняла его опущенные плечи. – Наши дела поправятся, они всегда поправляются, – пообещала она неубедительно.

– На этот раз нет, – сказал Роберт, и от отчаяния взгляд его стал суровым. – Я думаю, мы погибли, Элизабет.

– Не могу поверить, что все настолько плохо. Может быть, об этом не узнают, – продолжала она, не веря собственным словам. – И лорду Мондевейлу, думаю, я нравлюсь. Безусловно, он будет рассудителен.

– Тем временем, – наконец, сказала Люсинда с типичным для нее холодным практицизмом, – Элизабет должна выезжать как обычно, как будто ничего плохого не случилось. Если она будет прятаться в доме, сплетни возникнут сами собой. Вам, сэр, придется сопровождать ее.

– Это не имеет значения, я вам говорю, – сказал Роберт, – мы погибли.

Он оказался прав. В тот вечер, когда Элизабет храбро появилась на балу со своим женихом, который, казалось, находился в счастливом неведении о беде, постигшей ее в уик-энд, потрясающие версии о поведении молодой леди уже распространялись в свете с быстротой лесного пожара. Эпизод в оранжерее пересказывался с клеветническим добавлением, что она специально послала ему записку, приглашая на свидание. Более губительной была пикантная сплетня о том, что Элизабет провела день наедине с Яном Торнтоном в уединенном домике.

– Этот ублюдок и распространяет эти истории, – вышел из себя Роберт на следующий день, когда разговоры дошли до его слуха. – Он пытается обелить себя, говоря, что ты послала ему записку, назначая свидание в оранжерее, что ты преследовала его. Знаешь ли, ты не первая женщина, которая потеряла из-за него голову. Просто ты самая молодая и самая наивная. Только в этом году были Хариса Дюмонт и несколько других, чьи имена связывались с ним. Однако ни одна из них не оказалась столь неискушенной, чтобы вести себя с такой постыдной неосторожностью.

Элизабет чувствовала себя слишком униженной, чтобы спорить и отрицать. Теперь, не находясь больше под влиянием чувственного магнетизма Яна Торнтона, она поняла, что его поведение, как оно виделось сейчас, было как раз таким, какого можно было ожидать от бессовестного распутника, задавшегося целью ее соблазнить. Всего лишь через несколько часов знакомства он заявил, что почти влюблен в нее и хочет на ней жениться, – точно такую же невероятную ложь будет говорить жертве любой распутник. Она прочитала достаточно романов о том, как охотники за приданым и распутные повесы, чтобы соблазнить, часто уверяют девушку в своей любви, когда все, что им нужно, – это одержать еще одну победу. Считая себя полной идиоткой, Элизабет думала о нем, как о жертве несправедливых общественных предрассудков.

Теперь слишком поздно она поняла, что общественные предрассудки, которые исключили бы его из светского общества, существовали для того, чтобы защитить ее от таких мужчин, как он.

Однако у Элизабет не было много времени предаваться своему личному горю. Друзья виконта Мондевейла, узнав из газет о его помолвке, почувствовали в конце концов, что их обязанность передать счастливому жениху сплетни о женщине, которой он предложил руку и сердце.

На следующее утро он приехал в городской дом на Риппл-стрит и взял свое предложение обратно. Так как Роберта не было дома, Элизабет приняла его в гостиной. Один взгляд на скованную позу и сжатые губы жениха, и Элизабет почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног.

– Я надеюсь, из-за этого не будет неприятной сцены, – холодно сказал он без всякого вступления.

Не в силах говорить из-за душивших слез стыда и горя, Элизабет покачала головой. Он повернулся и направился к двери, но, проходя мимо нее, шагнул к ней и взял ее за плечи.

– Почему, Элизабет? – спросил Мондевейл, его лицо исказилось от гнева и сожаления.

– Почему? – повторила она, глупо желая броситься в его объятия, умоляя простить ее.

– Я могу понять, что вы могли случайно натолкнуться на него в каком-то домике в лесу во время дождя, что, как полагает мой кузен лорд Хауэрд, и произошло. Но почему вы послали ему записку, предлагая встретиться наедине в оранжерее?

– Я не посылала! – воскликнула она, и только упрямая гордость помешала ей не упасть, рыдая, к его ногам.

– Вы лжете! – решительно сказал он, руки его опустились. – Валери видела записку, после того как Торнтон выбросил ее и пошел искать вас.

– Она ошибается! – выдохнула Элизабет, но виконт уже выходил из комнаты.

Элизабет думала, что она не сможет испытать большего унижения, чем в этот момент, но вскоре обнаружила, что ошибалась. Отказ виконта Мондевейла был воспринят как доказательство ее виновности, и, начиная с этого времени, в городской дом на Риппл-стрит больше не приходило ни приглашений, ни визитеров. По настоянию Люсинды Элизабет, наконец, набралась смелости, чтобы поехать на бал в доме лорда и леди Хинтон, на который получила приглашение еще до того, как разразился скандал. Она пробыла там пятнадцать минут и уехала, потому что никто, кроме хозяина и хозяйки, которым ничего другого не оставалось, не разговаривал с ней или не замечал ее.

В глазах света Элизабет была бесстыдной распутницей, замаранной и потрепанной, неподходящей компанией для чистых молодых леди и доверчивых молодых наследников, неподходящей для высшего общества. Она нарушила правила морали, и даже не с кем-то из своего класса, но с человеком, чья репутация была темна, и без положения в обществе. Элизабет не просто нарушила правила, она швырнула их в лицо общества.