История любви леди Элизабет - Страница 79

Несмотря на свое ангельское личико, Элизабет Камерон была такой же, как всегда: испорченным ребенком, умелой кокеткой, у которой страсть преобладала над разумом.

Под мерцающими в черном небе звездами, со стакан виски в руке Ян смотрел на горящий костер, на котором жарилась рыба. Тишина ночи и виски успокоили его. Сейчас, смотря на веселый огонек, он сожалел только о том, что приезд Элизабет лишил его мира и покоя, в которых Ян нуждался и ради которых приехал сюда. Почти год он работал в убийственном темпе и рассчитывал найти тот же покой, который всегда находил здесь, когда бы ни приезжал сюда.

Подрастая, Ян всегда знал, что уедет из этого места, найдет в мире свой собственный путь, и это ему удалось. И все же он всегда возвращался сюда, ища чего-то, чего еще не нашел, что-то неуловимое, что излечило бы его от чувства неприкаянности. Сейчас в его жизни были власть и богатство, такая жизнь устраивала его во многом. Он побывал слишком далеко, видел слишком много, и слишком переменился, чтобы попытаться жить здесь. Ян пришел к такому выводу, когда решил жениться на Кристине. Она никогда не полюбит это место, но будет царить во всех его домах с грацией и достоинством.

Кристина была красивой, утонченной и страстной. Она прекрасно подходила ему, иначе он не собрался бы сделать ей предложение. Прежде чем сделать его, Ян обдумал все, с тем же сочетанием бесстрастной логики и безошибочного инстинкта, которые были характерны для всех деловых решений – он взвешивал шансы на успех, быстро принимал решение и затем действовал. Практически за последние годы Торнтон совершил только один опрометчивый, необдуманный поступок, имевший какое-то значение, – это было его поведение в тот уик-энд, когда он встретил Элизабет Камерон.

– Очень нехорошо с вашей стороны, – улыбаясь, сказала ему Элизабет после ужина, убирая тарелки, – заставлять меня утром готовить, когда у вас это прекрасно получается.

– Не может быть, – ответил Ян мягко, наливая бренди в два стакана и направляясь с ними к очагу, перед которым стояли стулья. – Единственное, что я умею готовить – это рыбу, вот так, как мы ели сейчас. – Он подал стакан Дункану, затем сел и, подняв крышку шкатулки, стоящей на столе рядом с ним, вынул одну из тонких сигар, которые делали специально для него в Лондоне. Взглянув на Элизабет, по привычке спросил: – Вы не возражаете?

Элизабет посмотрела на сигару, улыбнулась и хотела покачать головой, но остановилась, внезапно перед ее глазами встала картина: как почти два года назад он стоял в саду. Тогда Ян собирался закурить одну из этих сигар, когда увидел ее, стоящей там и наблюдающей за ним. Она помнила это так ясно, что видела золотистое пламя, осветившее его чеканные черты, когда он прикрывал огонек ладонями, зажигая сигару. Улыбка на ее лице дрогнула от этого пронзительного воспоминания, и Элизабет перевела взгляд с сигары на лицо Яна, думая, помнит ли он тоже.

В его глазах был вежливый вопрос, он взглянул на незажженную сигару, потом опять на ее лицо. Ян не помнил, она видела, не помнил.

– Нет, совсем не возражаю, – сказала Элизабет, скрывая под улыбкой разочарование.

Священник, наблюдавший этот обмен взглядами, заметил слишком веселую улыбку Элизабет и счел этот инцидент таким же необъяснимым, как и поведение Яна в отношении молодой леди за ужином. Он поднес к губам бренди, незаметно наблюдая за девушкой, затем посмотрел на племянника, зажигающего сигару.

Отношение Яна поразило Дункана, как чрезвычайно странное. Обычно женщины считали Торнтона неотразимо привлекательным, и, как священник очень хорошо знал, тот никогда не отклонял из соображений морали то, что ему предлагали свободно и бесстыдно. Однако раньше он всегда относился к женщинам, падающим в его объятия, со смешанным чувством насмешливого терпения и легкой снисходительности. К его чести, даже потеряв к женщине интерес, Ян продолжал обращаться с ней с неизменной любезностью и вежливостью, будь она деревенская девушка или дочь графа.

Зная все это, Дункан справедливо находил удивительным или даже подозрительным, что два часа назад Ян сжимал в объятиях Элизабет Камерон так, как будто никогда не собирался отпустить ее, а сейчас не обращал на нее никакого внимания. Правда, было не к чему придраться в том, как он это делал, но вместе с тем игнорировал ее, это точно.

Священник продолжал наблюдать за Яном, почти ожидая, что тот украдкой посмотрит на Элизабет, но племянник взял книгу и читал ее с таким видом, как будто выбросил девушку из головы. Поискав тему для разговора, Дункан сказал Яну:

– Как я понимаю, в этом году дела у тебя шли хорошо?

Подняв голову, Ян ответил, слегка улыбнувшись:

– Не так хорошо, как я ожидал, но достаточно хорошо.

– Твои игры не полностью окупились?

– Не все.

Элизабет застыла на мгновение, затем взяла тарелку и начала вытирать ее, она не могла не обратить внимания на то, что услышала. Два года назад Ян сказал ей, что если у него дела пойдут хорошо, то сможет обеспечить ее. Очевидно, этого не случилось, чем и объясняется то, что он живет здесь. Ее сердце наполнилось сочувствием, она подумала, что его великие планы оказались бесплодными. С другой стороны, он живет не так уж плохо, как ему кажется, решила Элизабет, думая о девственной красоте окружающих холмов и уютном доме с большими окнами, из которых видна долина.

Даже с трудом этот дом нельзя было вообразить Хейвенхерстом, но в нем было свое первозданное великолепие. И еще он не требовал целого состояния для оплаты своего содержания и слуг, как Хейвенхерст, что было огромным преимуществом. Она не владела Хейвенхерстом, нет; он владел ею. Этот же красивый небольшой дом, с необычной соломенной кровлей и несколькими просторными комнатами, был прекрасен в этом отношении. Он давал кров и тепло, не требуя, чтобы тот, кто жил в нем, лежал по ночам без сна, обеспокоенный тем, что известь осыпается с камней, и сколько надо заплатить за починку одиннадцати печных труб.